Если бы ты была моим деревом,
Я бы удивлялся тебе так искренне и нелепо,
Что наверное привлёк бы внимание обественности своим выражением лица.
Они бы кричали глупый, глупый,
Посмотрите в его зрачки,
Они широки, как родина и черны, как дыра.
Так я бы поливал тебя каждый жаркий июльский день,
Когда редко бывают дожди,
Целовал твою кору,
Слушал бы твой невооброзимый шелест,
И уши мои разростались до розмеров слоновьих.
Я махал бы ими словно огромными желтыми зонтами
И взлетал бы от невероятной тоски...
Тоски. Тоски от ого, что я ведь не дерево,
И всё что я могу -
Слушать твой шлест, наблюдать за тем,
Как в тебе протекает жизнь,
И разделять её с помощью своего круговорота воды в природе.
Я могу дружить с такими же каменорезами, как и я,
говорить с ними о том, как вода точит камень,
знать их изнутри полностью,
И от того не трепетать перед ними.
И лишь в едином с тобой становиться тем,
Кем не можешь случиться один,
Как гениальный художник Гойа,
Ибо все мы дружим с подобными себе,
А любим другое.
Я бы удивлялся тебе так искренне и нелепо,
Что наверное привлёк бы внимание обественности своим выражением лица.
Они бы кричали глупый, глупый,
Посмотрите в его зрачки,
Они широки, как родина и черны, как дыра.
Так я бы поливал тебя каждый жаркий июльский день,
Когда редко бывают дожди,
Целовал твою кору,
Слушал бы твой невооброзимый шелест,
И уши мои разростались до розмеров слоновьих.
Я махал бы ими словно огромными желтыми зонтами
И взлетал бы от невероятной тоски...
Тоски. Тоски от ого, что я ведь не дерево,
И всё что я могу -
Слушать твой шлест, наблюдать за тем,
Как в тебе протекает жизнь,
И разделять её с помощью своего круговорота воды в природе.
Я могу дружить с такими же каменорезами, как и я,
говорить с ними о том, как вода точит камень,
знать их изнутри полностью,
И от того не трепетать перед ними.
И лишь в едином с тобой становиться тем,
Кем не можешь случиться один,
Как гениальный художник Гойа,
Ибо все мы дружим с подобными себе,
А любим другое.